Нам нужно правильно мыслить о Боге и политике

С момента убийства Чарли Кирка наблюдается активное смешение христианства и политики. Такер Карлсон начал один из своих выпусков прямой проповедью: «Это религия, которая превыше всего привержена любви и жизни в мире и гармонии, искренне. Это универсалистская религия, которая верит, что у каждого человека есть шанс попасть в рай. Она вовсе не исключающая». Эрика Кирк использовала свое время на поминальной службе по мужу, чтобы простить его убийцу, что является одной из самых радикальных вещей, которые предписано делать христианам. На той же службе Джей Ди Вэнс заявил собравшимся, что ему традиционно было некомфортно публично говорить о своей вере, но что «за последние две недели я говорил об Иисусе Христе больше, чем за все время своей общественной жизни». Некоторых людей нервирует это смешение разговоров о Боге с политикой. Они обоснованно опасаются, что религия является настолько разобщающей и взрывоопасной силой или что ее навязывают, что ее следует убрать с публичной сцены и практиковать в частном порядке, в церкви и дома. Держите Бога и политику раздельно. Интересно, насколько такие люди знакомы с американской историей. Основатели считали, что демократия может выжить только в том случае, если граждане смогут обуздывать свои страсти, подчиняться общему моральному порядку и направлять свою жизнь к добродетели. Они полагались на религиозные институты в осуществлении этого нравственного формирования. Как выразился Джон Адамс: «Наша Конституция создана только для нравственного и религиозного народа. Она совершенно не подходит для управления любым другим». Алексис де Токвиль отмечал: «Для американцев идеи христианства и свободы настолько полностью переплетены, что почти невозможно заставить их представить одно без другого». Я бы добавил только, что голая публичная сцена — это морально невежественная публичная сцена. Американские публичные дебаты были здоровее, а разговор — глубже, когда такие религиозные лидеры, как Рейнхольд Нибур, Авраам Джошуа Хешель, Мартин Лютер Кинг-младший и Фултон Шин, применяли свою веру к общественным вопросам. Сегодня мораль стала частным делом и оставлена на усмотрение индивида. Общий моральный порядок разрушен, и многие люди, находясь в моральном одиночестве, пришли к ощущению, что их жизнь бессмысленна. Мой друг Джонатан Рауш любит напоминать людям, что он гей-атеист-еврей, но в своей недавней книге «Перекрестные цели: нарушенная сделка христианства с демократией» он утверждает, что вера и политика не существуют независимо друг от друга: «Я пришел к пониманию, что в американской гражданской жизни христианство — это несущая стена. Когда она рушится, все институты вокруг нее испытывают стресс, и некоторые из них тоже рушатся». Кризис внутри христианства — это кризис для всех американцев. Он далее утверждает, что, далеко не будучи разделенными, духовность и либеральная демократия нуждаются и полагаются друг на друге. Человеческая жизнь вращается вокруг четырех больших вопросов: В чем смысл жизни? Что является конечным источником добра и зла? Как мы можем уменьшить количество страданий и несправедливости в мире? Как мы можем понимать мир, не прибегая к магии, используя вместо этого разум и доказательства? Рауш утверждает, что спиритуализм (религия плюс другие моральные философии) помогает нам ответить на первые два вопроса, а секуляризм помогает ответить на последние два. Он пишет: «Мое утверждение не только в том, что светский либерализм и религиозная вера инструментально взаимозависимы, но и в том, что каждый из них внутренне полагается на другого, чтобы построить морально и эпистемически полную и последовательную картину мира». Вы можете быть религиозным или нет, но вам выгодно жить в обществе, которое порождает людей, здоровых духовно, нравственно и интеллектуально. Таким образом, ключевой вопрос заключается не в том, как отделить духовность (религиозного и нерелигиозного толка) от политики, а в том, как привести их в правильное соотношение друг с другом. Христиане спорят о том, как это сделать, с тех пор, как Иисус произнес слова о воздаянии кесарева кесарю, а Божьего Богу. Преобладающая точка зрения на протяжении последних нескольких сотен лет заключается в том, что религия является дополитической. Она имеет дело с более глубокими реальностями, чем те, о которых мы спорим в политике. Религия касается конечных вопросов — о нравственном формировании личности и спасении души. Политика касается того, как улаживать разногласия, в основном по материальным вопросам. Религиозная истина универсальна и применима во все времена ко всем людям. Политические взгляды зависят от обстоятельств, от того, что благоразумно в то или иное время или место. В Библии нет политической программы; она просто говорит вам, что люди по всем сторонам политического спора — грешники, нуждающиеся в благодати. Политика основывается на духовной и моральной жизни, но фундаментально отлична от них. Я всегда был неравнодушен к теории сфер голландского государственного деятеля Авраама Кейпера. Общество состоит из разных сфер, утверждал он, таких как семья, государство, образование, церковь и бизнес. Бог имеет высшую власть над всеми ними, но каждая сфера имеет свою собственную логику, свой способ действий, свой вид власти. Общество функционирует хорошо, когда каждая сфера уважает достоинство других. Мне всегда нравилась эта теория, потому что люди мыслят по-разному в зависимости от того, в какой сфере они находятся в данный момент. Когда я говорю, что верю в Бога, я имею в виду нечто совсем иное, чем когда я говорю, что верю в консерватизм или либерализм. Мы не должны переносить когнитивный и эмоциональный стиль одной сферы в другую. Моя проблема с поминальной службой по Кирку и со всеми разговорами о его убийстве в целом заключается в том, что у многих людей, кажется, нет ясного представления о правильном соотношении веры и политики. В их сознании эти две сферы, похоже, смешаны в беспорядке. Одна религиозная лидерша рассказала моей коллеге Элизабет Диас о разговоре, который у нее был с Чарли Кирком, который сказал ей: «Я хочу говорить о духовных вещах, и чтобы сделать это, я должен войти в политическую арену». С какой стати Кирк мог так считать? Когда люди произносили хвалебные речи о Кирке, редко было понятно, говорят ли они о человеке, который пытался проповедовать об Иисусе, или о том, кто пытался избирать республиканцев. Представитель Turning Point заявил: «Он противостоял злу и провозглашал истину и призывал нас покаяться и спастись». Разве этим Кирк занимался, споря со студентами о тарифах? Церемония металась между молитвой и политическими очками, между людьми, предлагающими любить своих врагов, и президентом Трампом, гордо их ненавидящим, между заявлениями, что все люди созданы по образу Божьему, и Стивеном Миллером, по сути объявляющим всех своих врагов отбросами. Боб Сметана, выдающийся журналист Religion News Service, заметил, что на церемонии было мало ритуалов, на которые религии обычно полагаются, чтобы утешить скорбящих. Но она была богата языком триумфа. Оратор за оратором отмечали, что мученическая смерть Кирка только усилит его движение. Миллер, которому удается быть иудео-христианским националистом, заявил: «В день, когда умер Чарли, ангелы плакали, но эти слезы превратились в огонь в наших сердцах. И этот огонь горит праведной яростью, которую наши враги не могут постичь или понять». Я подумал, что надгробная речь Эрики Кирк была самой прекрасной. И меня особенно поразило, что она посвятила несколько абзацев объяснению идеи комплементарности — идеи о том, что мужчина является главой семьи, а работа женщины — быть вдохновительницей, хранительницей, защитницей. «Я следила за тем, чтобы, когда Чарли возвращался с работы, это было его священным местом приземления, вдали от забот мира», — сказала она. Комплементаризм — не мой вкус, но по крайней мере это теория о том, как должна работать власть в доме. Где в церемонии или в безбрежном море слов, ее окружавших, были какие-либо свидетельства теории о том, как религия должна проявляться в политической сфере? Многие высказывания основывались на неисследованном предположении, что быть христианином и быть республиканцем — это, по сути, одно и то же. Я вспомнил мысль, которую однажды высказал журналист Джон Уорд — что евангелистские церкви неплохо справляются с научением своих членов тому, как вести себя в семье, но что большинство евангелистов «не были научены тому, как проявлять публичный характер или публичную добродетель». Что происходит, когда люди действуют без какой-либо последовательной теории о том, как религия должна соотноситься с политикой? Во-первых, люди относятся к избирательной политике так, как если бы это была форма духовной войны. На поле боя царит ментальность противостояния сил Иисуса и сил Сатаны. Страх заменяет традиционную христианскую добродетель, надежду: мы под атакой, и мы должны уничтожить наших врагов! Это самый простой способ мобилизовать людей. Во-вторых, процесс нравственного формирования извращается. Вместо того чтобы обучать людей христианским добродетелям веры, надежды и милосердия, людей обучают политическим страстям — вражде, стремлению к завоеванию и доминированию. В-третьих, у людей развивается зависимость от экстаза. Вы, вероятно, слышали ту разновидность христианской музыки поклонения, которая предваряла и сопровождала воскресную церемонию. Традиционные гимны прошлых веков охватывали широкий спектр переживаний, но современная музыка поклонения склонна бить в одну и ту же эмоциональную струну снова и снова: экстаз и хвала. Ее задача — поднять ваши руки к небу или повергнуть на колени. Это может быть восхитительным и преображающим опытом. Проблема в том, что политика прозаична. Обсуждение и переговоры лучше всего работают в настроении умеренности и равновесия. Если вы хотите заниматься политикой в настроении, наиболее подходящем для призыва к алтарю, вы будете заниматься политикой таким образом, что благоразумие вылетит в окно. В-четвертых, преобладает разрушительный вид синкретизма. Синкретизм — это древняя религиозная проблема. Он возникает, когда верующие пытаются объединить разные виды веры. В наши дни это вера в Иисуса и вера в MAGA, все смешанное в коктейле. Синкретизм политизирует и унижает веру и тотализирует политику. В-пятых, это порождает массу лицемерия. Приятно слышать, как Карлсон говорит, что исповедует религию любви, гармонии и мира, но действительно ли он так живет? Наконец, это заставляет людей недооценивать силу греха. Движение за гражданские права имело тщательно разработанную теорию взаимоотношений между религией и политикой. Богословие движения учило его участников, что они сами грешны и что они должны накладывать ограничения на свои политические действия, чтобы остерегаться грехов ненависти, самодовольства и любви к власти. Без какой-либо такой теории MAGA не накладывает ограничений, и грех бродит на свободе. Критики христианского национализма иногда утверждают, что это политическое движение, использующее язык и символы религии для победы на выборах. Но события прошедшей недели доказали, что это подлинно религиозное движение, а Чарли Кирк был подлинно религиозным человеком. Проблема в том, что необузданная вера и необузданная приверженность партии — невероятно горючая смесь. Я принадлежу к тем, кто опасается, что мощные эмоции, вызванные мученической смертью Кирка, приведут многих республиканцев к выводу, что их противники безнадежно порочны и что все, что причиняет им страдания, допустимо. Верующим людям возможно забрести очень далеко от креста.